ТерверКГГЛОИФизика
Shift + колёсико

Конспект

Содержание:

&1. Несравнимость философии

а) Философия – ни наука, ни мировоззренческая проповедь

Метафизика – центральное учение всей философии.

Если философия – наука, то она еще не достигла своей зрелости науки. В философии, тем более, в метафизике, все шатко – сомнительная сумятица мнений в сравнении с однозначными истинами и достижениями [результатами наук]. Возможно, измерение ценности философии идеей науки – фатальнейшее принижение ее подлинейшего существа.

Истолкование философии как мировоззренческой проповеди – ничуть не меньшее заблуждение, чем ее характеристика как науки

Философия – ни наука, ни мировоззренческая проповедь. Возможно, она вообще не поддается определению через что-либо другое, а только через саму себя, вне сравнения с чем-либо. В таком случае, это нечто самостоятельное, последнее.

б) К сущностному определению философии не ведет окольный путь сравнения с искусством и религией

Сравнение философии с наукой есть неоправданное снижение её существа, а сравнение с искусством и религией, напротив, оправданное и необходимое приравнивание по существу. Равенство здесь не означает одинаковости.

Сколь близко ни граничат по сущности искусство и религия с философией, последством сравнений мы не сможем определить сущность последней, если прежде не увидим это существо в лицо.

в) Подход к сущностному определению философии путем историографической ориентировки как иллюзия

Последний выход – обратиться к истории. Мы сразу получим разъяснение относительно метафизики:

  1. Узнаем, откуда идет слово “метафизика” и каково его ближайшее значение

  2. Проникнем в то, что определяется как метафизика

  3. Через определение пробьемся к самой метафизике

Только никакая историография не даст нам почувствовать, что такое сама по себе метафизика, если мы заранее уже этого не знаем. Без такого знания, все сведения из истории философии остаются для нас немы. Мы лишь знакомимся с мнениями о метафизике, а не с ней самой.

Этот путь лишь создает иллюзию, будто историографические сведения позволяют нам знать, понимать, иметь то, что мы ищем.

Вывод

Сущность философии невозможно определить ни с помощью определения её как науку или как мировоззренческую проповедь; ни с помощью сравнения с искусством или религией; ни с помощью историографических сведений. Этими путями невозможно прочувствовать философию, заранее не зная, что это такое.

&2. Определение философии из нее самой по путеводной нити изречения Новалиса

а) Уcкользание метафизики (философствования) как человеческого дела в темноту существа человека

В прошлом параграфе, хоть мы и не приобрели определения философии или чего-либо похожего на определения; мы приобрели факт важности и своеобразия метафизики: то, что нет другого выбора, кроме как раскрыться самим и увидеть метафизику в лицо.

Философия требует, чтобы мы смотрели не в сторону от нее, а добывали её из неё самой. Она сама есть только когда мы философствуем. Философия есть философствование.

Мы очень мало знаем о человеке; о том, что такое мы сами. И именно во мрак этого незнания ускользает сущность метафизики как философствования.

Философия – не заурядное занятие, но нечто нацеленное на целое и предельнейшее, в чем человек выговаривается до последней ясности и ведет последний спор.

б) Ностальгия как фундаментальное настроение философствования и вопросы о мире, конечности, отъединенности

Философия - последнее выговаривание и последний спор человека, захватывающие его целиком и постоянно

Новалис: “Философия есть, собственно, ностальгия, тяга повсюду быть дома”

”.. тяга повсюду быть дома” может быть только когда мы, философствующие, повсюду не дома. Быть дома повсюду значит: всегда и, главное, в целом. Это то, что мы называем миром. Туда, к бытию в целом, тянет нас в нашей ностальгии. Наше существование и есть это притяжение. Но раз “нас тянет”, то значит одновременно что-то неким образом тащит нас назад, мы пребываем в некоторой оттягивающей тяготе. Мы на пути к этому “в целом”. Мы и есть переход, “ни то, ни другое”. Но что это такое, колебание между “ни то – ни то”? Мы называем это конечностью.

Конечность – это непокой неизменного отказа. Это не свойство, просто приданное нам, но фундаментальный способ нашего бытия. Мы не можем отбросить эту конечность или обмануть себя на ее счет, мы должны ее сохранить. Ее соблюдение – сокровеннейший процесс нашего конечного бытия, нашей обращенности к концу. А в последнем совершается в конечном итоге уединение человека до его неповторимого присутствия. Такое уединение – одиночество, в котором каждый человек только и достигает близости к существу всех вещей, к миру.

Что это такое вместе: мир, конечность и уединение? Каждый подобный вопрос нацелен на целое. Нам мало знакомства с подобными вопросами, “тяга быть повсюда дома” есть одновременно искание ходов, открывающих подобным вопросам верный путь. Для этого нужно еще и понимание таких понятий, которые способны пробить подобный путь. Это – понимание и понятия исконного рода.

Метафизические понятия – совсем не то, что можно было бы выучить и применять на практике. Для внутренне равнодушной и необязывающей остроны научного ума они вечно остаются на замке. Мы никогда не схватим эти понятия в нужной строгости, если заранее не захвачены тем, что они призваны охватить. Этой захваченности, ее пробуждению служит главное усилие философствования. Всякая захваченность исходит из настроения и пребывает в таковом.

Поскольку понимание и философствование не рядовое занятие, но совершается в основании человеческого бытия, то настроения, из которых вырастают философская захваченность и хватка философских понятий, с необходимостью и всегда суть основные настроения нашего бытия.

Философия осуществляется всегда в некоем фундаментальном настроении. Философское схватывание коренится в захваченности, а захваченность – в фундаментальном настроении.

Вывод

Сущность философии нужно добывать из её самой. Философские понятия – не то, можно было бы выучить и применить на практике. Для их понимания нужна захваченность (заинтересованность), пробуждению которой служит философствование.

&3. Метафизическое мышление как мышление в предельных понятиях, охватывающих целое и захватывающих экзистенцию

Для продвижения в ознакомлении и понимании курса, необходимо развитие принципиальной позиции. “Основные понятия метафизики” невозможно изучать так же, как, например, “Основоположения лингвистики” или “Первоначала зологии”. Если для изучения последних достаточно запоминание данных исследований или ходов научных доказателств, то здесь главным аспектом является заинтересованность, глубокое желание узнавать и слышать. Если мы не вложим от себя это, то университетские годы внутренне потеряны, какую бы груду познаний мы ни натаскали отовсюду.

Философия это что-то совершенно иное, чем наука, и тем не менее внешняя форма науки сохраняется (как и способ изучения: аудитория, кафедра, доцент, слушатели). Получается, философия как бы прячется, не обнаруживает себя напрямую. Хуже того, она выдает себя за нечто, чем совершенно не является.

Философия двусмысленна. Для пояснения требующейся от нас принципиальной позиции, для отбрасывания ложных ожиданий от предмета изучения и для ясности взгляда, следует разобрать три вещи:

  1. Двусмысленность в философствовании вообще
  2. Двусмысленность в нашем философствовании здесь и теперь
  3. Двусмысленность философской истины как таковой

&4. Двусмысленность в философствовании вообще: неуверенность, является или нет философия наукой и мировоззренческой проповедью

Итак, философия выглядит как наука, не буду таковой, и кажется похожей на мировоззренческую проповедь, тоже не будучи ею. Эти два рода видимости объединяются, и двусмысленностью становится оттого особенно навязчивой. Философия выглядит научным обоснованием и описанием мировоззрения, будучи, однако, чем-то иным.

Эта двоякая видимость придает философии неудостоверяемость. Во-первых, кажется, что ее никогда не удается достаточно снабдить научными и опытным познанием, – и вместе с тем эта “недостаточность” в решающий момент всегда оказывается избытком. С другой стороны, философия, как кажется, требует применять свои познания на практике, претворяя их в фактическую жизнь. Но всегда же оказывается, что эти усилия остаются вне философствования

Поскольку философию знают большей часть лишь в этом двусмысленном облике как науку и как мировоззренческую проповедь, люди силятся воспроизвести этот облик. Поэтому и возникает нечто вроде научного трактата с довеском или вставками морализирующих наставлений, или появляется более или менее добротная проповедь с применением научных выражений и форм мысли. То и другое может выглядеть чем-то вроде философии, ничуть не будучи ею.

Философия фигурирует в разнообразных обманчивых видах или еще и надевает маски. Опознать ее может только тот, кто сроднился с нею, т.е. вкладывает в нее все силы.

&5. Двусмысленность в нашем философствовании здесь и теперь в позиции слушателей и преподавателя

Двусмысленность философии обостряется и в нашем случае. Студенты, как слушатели, непрестанно осаждены и подстерегаемы некой двусмысленной сущностью: философией.

Если философствование есть последнее выговаривание, то предельное, в чем человек уединяется до своего чистого присутствия, то зачем преподаватель выступает перед массами?

Или же, не выступает, но убеждает, в опоре на авторитет? Авторитет, основанный единственно на том, что тема убеждения нам не понятна.

Лишь пока нас не понимают, этот сомнительный авторитет работает на нас. Когда нас начинают понимать, то обнаруживается, философствуем мы или нет. Если мы не философствуем, весь авторитет сам собой разваливается. Если философствуем, то его вообще никогда не было.

Тогда становится ясно, что философствовании присуще в принципе каждому человеку, что философствование присуще каждому человеку, что некоторые люди могут или должны иметь странный удел – быть для других побуждением к тому, чтобы в них пробудилось философствование. Так что учащий не изъят из двусмысленности, но уже тем, что он выступает как учащий, он распространяет вокруг себя некую кажимость. И всякое чтение философских лекций есть двусмысленное начинание, чего в науках не бывает.

&6. Истина философии и ее двусмысленность

Метафизика, по предыдущим параграфам, есть мышление в предельных вбирающих понятиях, спрашивание, которое в каждом вопросе, а не только в конечном итоге спрашивает о целом. Мы попытались охарактеризовать это целое с одной стороны, как нечто психологическое, со стороны того, что мы назвали двусмысленностью философии

Эта двусмысленность обостряется как раз тогда, когда мы решаемся преподнести нечто как именно философское. Она обостряется и становится для преподавателя много опаснее, потому что за него всегда говорит определенный нежеланный авторитет, выражающийся в своеобразном трудноуловимом убеждении других. Убеждение, заложенное во всяком преподавании философии, не исчезает и тогда, когда выдвигается требование сплошного обоснования всего и наличия доказательства как решающего критерия.

Попытка устранить всякую двусмысленность восходит к презумпции: что в философии, как и везде, доказуемое есть вообще существенное. Что, возможно, является заблуждением. Так эта попытка ведет к вопросу, каков же характер философской истины и философского познания, можно ли здесь вообще говорить о доказуемости.

Ближайшим образом философия представляется чем-то таким, что, во-первых, каждого касается и до каждого доходит, и, во-вторых, является предельным и высшим.

а) Выдавание себя философией за нечто всех касающееся и всем доступное

Философия есть нечто такое, что касается каждого. Она не привилегия какого-то одного человека. Но повседневное сознание делает отсюда молчаливый вывод: если каждого касается, до каждого должно доходить, значит, все должно быть “само собой” понятно. Значит, любому человеку с улицы, без всяких затрат для четкого и здравого рассудка.

Философия касается каждого. Философская истина, именно поскольку она каждого касается, должна доходить до каждого, в согласии с повседневным критерием доходчивости. Этим предполагается: то, что именно до каждого доходит, содержит в себе порядок и способ, каким оно до каждого доходит. Доходчивость предписывает, что вообще может быть истинным, как должна выглядеть истина вообще и философская истина в частности.

б) Выдавание себя философией за предельное и высшее

а) Философская истина под видом абсолютно достоверной истины

Философия есть последнее, предельное. Как раз такое каждый должен иметь и уметь иметь в прочном обладании. Как высшее оно должно быть надежнейшим и достовернейшим.

Многие личности пытались придать философской истине математический характер и вывести человечество из сомнения и неясности. Но во всей истории философии, что касается ее усилий добиться абсолютной истины и достоверности, постоянно происходят опровержения одной теории за другой.

Философия не является абсолютной наукой не потому, что она еще не имеет тут успехов, а потому, что такая идея сущности философии приписывается последней на почве ее двусмысленности, и потому, что эта идея подрывает философию в ее глубочайшей сути.

Нет никакой необходимости оставлять возможность того, что философии в конечном счете удастся это мнимое дело - превращение в абсолютную науку, ибо эта возможность вообще не есть возможность философии.

Если мы с самого начала отклоняем связь между математическим и философским познанием, то мотив этого именно такой: математические познания наименее обязывающие для человека. Они не обязательно должны опираться на внутреннюю субстанцию человека, что для философии в принципе невозможно. Самое меньше связанное с существом человека знание, математическое, не может стать мерилом для самого полного и обязывающего знание, какое можно помыслить: философского.

б) Пустота и необязательность аргумента о формальном противоречии. Укорененность философской истины в судьбе человеческого присутствия

Противоречие философии:

Самопротиворечиво с абсолютной достоверностью утверждать отсутствие абсолютной достоверности, ибо тогда остается по крайней мере эта достоверность, а это значит, что какая-то достоверность имеется.

  1. Это высказывание по внутреннему содержанию относится не к философии, а к формальной софистике, призванной отбросить всякого говорящего назад, к самопротиворечию.

  2. На самом деле, мы не утверждаем, будто абсолютно достоверно, что философия не есть наука. Не потому, что мы оставляем открытой возможность, но потому, что как раз не знаем и никогда не сможем знать с абсолютной достоверностью, философствуем ли мы вообще.

Мы в своем философствовании не удостоверены. В таком случае, может быть, философия непосредственно в самой себе обладает абсолютной достоверностью? Нет, потому что это свойство “неудостоверенности” принадлежит не нам, а самой философии, раз это человеческое дело. Философия имеет смысл только как человеческий поступок. Ее истина есть, по существу, истина человеческого присутствия. Все принадлежащее к экзистенции присутствия принадлежит с равной существенностью к истине философии.

Говоря так,мы знаем это не с абсолютной достоверностью, не с долей вероятности. Это знание особого рода, отмеченного взвешенностью между достоверностью и недостоверностью, знанием, в которое мы врастаем только посредством философствования.

Но так как мы сами не знаем, философствуем мы или нет, то все начинает колебаться.

Философия - противоположность всякой успокоенности и обеспеченности. Она воронка, в которую затягивает человека, чтобы только так он без фантазирования смог понять собственное присутствие. Поскольку правда такого понимания есть нечто последнее и предельное, она имеет постоянным соседом высшую недостоверность. Никто из познающих не стоит так тесно к краю ошибки, как философствующий.

в) Двусмысленность критической установки у Декарта и в новоевропейской философии

Основной тенденцией Декарта было превращение философии в абсолютное познание. Философствование начинается тут с сомнения, и похоже на то, как если бы все ставилось под вопрос. Но только похоже. Присутствие, собственное эго вовсе не ставится под вопрос. Эта видимость и эта двусмысленность критической установки тянется через всю новоевропейскую философию вплоть до последней современности. Ставится под вопрос всегда только знание, сознание вещей, объектов, но само присутствие никогда под вопрос не ставится.

Картезианская установка в философии принципиально не может поставить присутствие человека под вопрос, тогда она заранее погубила бы себя в своем специфическом замысле.

&7. Борьба философствования против непреодолимой двусмысленности своего существа. Самосостояние философствования как основное событие внутри нашего присутствия

Философское охватывающее понятие есть захват человека в целом, изгнанного из повседневности и загнанного в основу вещей. Захватчик здесь не человек, но само присутствие, существо человека, ведет в философствовании свой захват человека. Так, в основе своего существа человек подвержен захвату, охвачен желанием “стать те, что он есть”. Но эта захваченность - не благоговение, а борьба с непреодолимой двусмысленностью всякого вопрошания и бытия.

Некоторые оценивают философию как отчаянное нагнетение, доводящее человека до изнурения, нечто мрачное, унылое, тяготеющее ко всему темному и негативному. Было бы извращением воспринимать философию таким образом, не потому что с этой якобы теневой стороной она имеет и светлые стороны, но потому что эта оценка философствования вообще почерпнута не из него самого.

Такая оценка возникает из-за убеждений человека, которыми он руководствуется и согласно которым нормальное - это и есть существенное, а общепринятое - это и есть истинное. Вправе ли этому судье диктовать нам наше отношение к философии?

Из предыдущих параграфов, философия есть нечто самостоятельное. Мы не можем брать ее ни как одну из наук, ни как нечто такое, что мы просто обнаруживаем, когда обследуем науки. Не потому, что есть науки, есть в их числе философия, а наоборот, науки могут иметь место только потому и только когда есть философия.

Обосновывание наук - не единственная и не самая благородная задача философии. Философия пронизывает целое человеческой жизни даже тогда, когда не существует никаких наук. Философствование есть один из основных родов присутствия. Философия есть то, что дает присутствию стать тем, чем оно может быть.

Нефилософствующий человек, в том числе человек науки, конечно, существует, но он спит, и только философствование есть бодрствующее присутствие, нечто совершенно другое, несравнимо самостоятельное.